А. де Лазари, О. В. Рябов

«Русский медведь» в польской сатирической графике
межвоенного периода (1919 — 1939)

Опубликовано в: Границы: Альманах Центра этнических и национальных исследований ИвГУ. Вып. 2: Визуализация нации. Иваново: Ивановский государственный университет, 2008.

«Главная претензия России звучит так: политическая Польша бегает по салонам Европы и портит имидж России <…> Хотим ли мы, чтобы нас вечно воспринимали как тех, кто пугает русским медведем? Он скончался. <…> И я глубоко убежден в том, что ЭТОМУ пришел конец. Это монстр, который существовал не только в советскую, но и более раннюю эпоху. Он уже не возродится», - заявил в одном из интервью С. Чосек, бывший посол Польши в Москве (1). Очевидно, большинство авторов не разделяют эту, выраженную с ницшеанской категоричностью, точку зрения о «смерти русского медведя», о чем свидетельствуют хотя бы заголовки статей из иностранных, в том числе польских, изданий за последние несколько лет (например, «Москва-Варшава: Танец с медведем», «Двуглавый медведь на троне», «Русский медведь возвращается», «Почему медведь рычит?», «Хватит дразнить медведя», «Встревоженный медведь: попробуем понять Владимира Путина»)(2). Новый всплеск интереса к «русскому медведю», что не удивительно, был порожден избранием нового президента России; так, едва ли не первая статья в западных СМИ, посвященная итогам выборов 2008 года, была озаглавлена «Beware Dmitry Medvedev the Bear» (3).

Скончался пресловутый «русский медведь» или нет – это проблема других исследований. Нам же интересен сам образ России-медведя и его роль как фактора международных отношений (4). «Русский медведь» давно стал частью повседневности; уже никто не задумывается о том, почему западные СМИ называют так российские бомбардировщики ТУ-95 или россиян на ринге (например, О. Тактарова). Он постоянный герой политических фельетонов и памфлетов. Особого внимания заслуживает сатирическая графика; иконография «русского медведя» насчитывает без малого три столетия. История визуализации России как медведя восходит к английской карикатуре XVIII века (5). Сатирическая графика (6) – это один из интереснейших источников изучения «русского медведя», позволяющий в буквальном смысле увидеть особенности репрезентаций России. Большой интерес для исследователей представляет польский материал (7). Не будет преувеличением сказать, что в течение некоторого времени Запад смотрел на Россию глазами Польши (8). В силу специфики истории взаимоотношений двух народов «русский медведь» становится элементом польской культуры, в частности ее визуальных образов.

Какими значениями наделяется «русский медведь» в польских карикатурах межвоенного периода ? Каковы его основные модусы? Какое место он занимает в репрезентациях Советской России и русскости в сатирической графике Польши? Ответам на эти вопросы посвящена статья. Но вначале мы кратко остановимся на истории, содержании и функциях данного образа в западном дискурсе в целом.

1. «Russian Bear» как «символический пограничник»

В постсоветской России образ русского медведя весьма и весьма распространен; его активно эксплуатируют политтехнологи, журналисты, маркетологи. В России медведь, разумеется, больше, чем медведь – но, на наш взгляд, все-таки меньше, чем устойчивый и древний национальный символ, который объединяет русских и мобилизует их на коллективные действия и с которым они отождествляют себя и свою страну (9). Медведь как символ России – это в значительной степени западное изобретение. О том, что образ «русского медведя» появляется уже в сочинениях шведских писателей XVII века, сообщает Р. Пайпс, не указывая, правда, при этом источник (10). Согласно другой точке зрения, его рождение следует отнести к XVIII веку (11). В гимне, написанном в Швеции по случаю победы армии Карла XII над войском Петра I под Нарвой в 1701 году, Нарва представлена в образе девы, которую, убивая дракона, спасает Святой Георгий. Русские при этом уподобляются также огромной орде, жестокой, как волки и медведи (12). Наконец, высказывается мнение, что авторство «медвежьей» метафоры принадлежит итальянцу Ф. Альгаротти. Действительно, в его «Письмах о России», изданных в 1759 году, есть датированное 13 июля 1739 года, в котором он предлагает уподобить Россию «огромному белому медведю, стоящему задними лапами на берегу Ледовитого океана, с хвостом, опущенным в воду, с мордой у Турции и Персии, в то время как его передние лапы распростерты на запад и восток». Ф. Альгаротти ссылается на мнение европейских политиков, предостерегающих тех, кто собирается дразнить этого медведя, и вспоминает Карла XII, который разбудил зверя, в результате чего тот поглотил часть его государства и «превратился в ужас Европы» (13).

Очевидно, у этого образа в различных европейских культурах есть своя специфика. Если же говорить об общих чертах «русского медведя», то, прежде всего, следует обратить внимание на его функцию символического пограничника, маркера границы, отделяющей «цивилизованный» / «загнивающий» Запад от «варварской» / «самобытной» России (14). С ама идентич­ность Запада конструируется через исключение России, которая обозначает границу западной цивилизации (при том, разумеется, что западный дискурс о России не является ни неизменным, ни гомогенным) (15). Russianism, дискурсивные практики исключения России, характерные для западных авторов, обнаруживает много сходных черт с ориентализмом, западным дискурсом о Востоке, изученном Э. Саидом и его последователями. Тезис об азиатской сущности России широко – и, как правило, со знаком «минус» – используется при объяснении многих граней русскости (16). Помимо восточности, и наковизация России осуществляется при помощи такого маркера включения и исключения, как варварство; русских сравнивали со скифами, гуннами, вандалами (17). Россия воспринимается как нечто отсталое, как то, что принадлежит прошлому. Очевидно, образ «русского медведя» играет важную роль в обосновании положений и о цивилизационной чуждости России, и об ее отсталости.

Как отмечает П. Меллер, в текстах западных писателей XVIII века русские, ассоциируемые с телесным и природным, противопоставлялись европейцам, ассоциируемым с разумом и цивилизацией; именно это и явилось отправной точкой представлений о России как об ursa major (18). Заметим, что телесность и природность могут быть интерпретированы также в качестве гендерных маркеров инаковости, активно используемых для феминизации России-Матушки в западном дискурсе (19).

В глазах европейских авторов европейскость как синоним цивилизованности – это лишь внешняя оболочка неспособного к прогрессу «русского медведя» (20). «Крещеными медведями» назвал русских Г. Лейбниц (21). А. де Кюстин, одним из лейтмотивов книги которого была идея о русских как о нации имитаторов, выражался еще более определенно: «Русские эти, дурно воспитанные, но уже хорошо обученные, хорошо одетые, решительные, самоуверенные, следуют по пятам за европейцами и превращают их изысканность в карикатуру… глядя на этих дрессированных медведей, я сожалею о медведях диких – русские покуда еще не просвещенные люди, но уже испорченные дикари» (22).

Помимо варварства, нецивилизованности, отсталости, «медвежья» метафора способствовала приписыванию русским и иных черт, используемых в дискурсе Модерности для маркировки Другого; среди них - лень, косность, неспособность к прогрессу, непредсказуемость (23). Наконец, «медведь» был призван акцентировать такую характеристику России, как агрессивность. Например, У. Черчилль говорил о «кровавых лапах русского медведя» (24), а К. Маркс о том, что «русский медведь способен на все, в особенности, когда он знает, что другие звери, с которыми ему приходится иметь дело, ни на что не способны» (25).

Очевидно, пробуждая страх, этот образ помогает обосновать определенную внешнюю политику в отношении СССР и России. Сегодня, например, «хищный медведь» лучше убеждает рядового жителя Запада в необходимости расширения НАТО, чем самые совершенные политологические трактаты. Не удивительно, что данный образ востребован в пропагандистском обеспечении военных конфликтов с Россией, будь то Наполеоновские войны, Крымская война, Русско-японская война, Первая и Вторая мировые войны, Холодная война (26). Его популярность в западном дискурсе многократно возросла в последние годы - после того, как некоторые западные политики и журналисты заговорили о новой Холодной войне с «русским медведем». Исследуемый образ выступает фактором внутриполитической борьбы в западных обществах. Кроме того, обозначая границу цивилизованности, он способствует достижению позитивной коллективной идентичности европейцев. Наконец, сегодня страх перед «русским медведем», русофобия, помогает созданию современной европейскости (27) – подобно тому, скажем, как антиамериканизм является спутником формирования современной российскости. Мы не собираемся утверждать, что Россия не давала своим соседям оснований для страха, однако хотели бы подчеркнуть, что, по нашему мнению, если бы «русского медведя» не было, его бы следовало придумать.

Таким образом, «русский медведь» вызывает у европейцев многообразные чувства: и ощущение собственного цивилизационного превосходства, и страх, и опасение разбудить свирепого хищника, и желание приручить его, а то и посадить на цепь. Разумеется, этот образ имеет и позитивные коннотации, связанные с уважением могущества и верности традиции. Так, Г. Адамс, американский публицист, в начале прошлого столетия, используя образы из басни Ж. де Лафонтена, противопоставлял Россию-медведя как воплощение размеренности и силы стремительной и поверхностной Америке-мартышке (28). О медвежьей силе России вспоминают не только соперники, но и союзники. (29) На карикатуре, опубликованной в польском сатирическом журнале в годы Первой мировой войны, успехи русского оружия изображены следующим образом: «русский медведь» учит немца танцевать «казачок» (ил. 1).

Ил. 1. L. Barski. Natarcie rosyjskie (Mucha. 1916. № 25).

2. Два медведя: Россия и русские глазами польских карикатуристов межвоенного периода.

Разумеется, симпатию у польских карикатуристов «русский медведь» вызывал нечасто. Отмеченные функции «медвежьей» метафоры России – маркировка границы, достижение позитивной коллективной идентичности, сплочение нации перед лицом опасности, самооправдание – реализуют себя и в польской культуре. Существует точка зрения, согласно которой для политик идентичности польского национализма были необходи­мы подобные «варваризация» и «ориентализация» русскости / советскости / российскости (30).

Примечательно, что о дно из наиболее ранних изображений России в облике медведя принадлежит А.  Орловскому – польскому художнику, большая часть творческой биографии которого связана с Россией. Его рисунок « Медведь с лаптями» (1823), посвященный перипетиям европейской политики, аллегорически изображает Францию, немецкие государства и Россию как орла, ворон и медведя (31).

Опыты сатирической визуализации России в польской графике восходят к XVIII веку (32). Период же между Первой и Второй мировыми войнами предоставляет особенно богатый материал. Это связано, прежде всего, с тем, что межвоенный период – это «золотой век» политической карикатуры как жанра. Другая причина – характер советско-польских отношений, индикатором которых стали два военных конфликта. Не удивительно, что тема отношений между двумя странами занимала центральное место в польской графике; ей уделяли большое внимание ведущие сатирические журналы (в том числе «Mucha», «Cyrulik Warszawski», «Szpilki», «Wroble na dachu») и карикатуристы (Б. Новаковски, Л. Барски, А. Романович, В. Липински, Б. Федышин, Р. Андерсен, К. Грус, Я. Ф. Топольски и другие).

Советско-польская война 1920 года стала событием, которое обусловило на весь межвоенный период особенности портретирования восточного соседа, включая и медвежий лик России. Отметим, что, если большевики отправились на войну под знаменами классовыми, то поляки — под национальными. Только что обретенная независимость была наивысшей ценностью как в политической мысли, так и в общественном сознании. Это определило и две основные тенденции репрезентаций Советской России в сатирической графике.

Одна заключалась в эксплуатации традиционного образа российского врага, который сформировался в предшествующие годы; подчеркиваются его звериная жестокость, восточное варварство, цивилизационная чуждость и империалистические амбиции. Другая связана с образом нового, более страшного, чем царизм, врага, который в Польше начали строить не столько на русофобии, сколько на антисемитизме (33). Врагом польского народа (и русского!) стал, прежде всего, «безнациональный» большевик; он изображен, в частности, вытаскивающим из слова «европейская» буквы «о» и «п»; тем самым «европейская» Россия превращается в «еврейскую» (34) .

Ярким примером первой тенденции служит рисунок Б. Новаковского «Охота на медведя», опубликованный в период августовского наступления Красной Армии на Варшаву (ил. 2). Изображенный на ней медведь со звездой должен был убедить поляков в том, что бойцы М. Тухачевского несут польскому народу не освобождение от эксплуататоров, не «революцию извне», а новое, очередное порабощение российским империализмом. В оценке событий 1920 года, данной Ю. Пилсудским, польский белый орел противостоял «двуглавому уроду, хотя этот последний и перекрасился в красный цвет» (35). Олицетворяя смертельную опасность, «русский медведь» был призван помочь сделать национальные границы приоритетнее классовых (36) .

Ил. 2. B. Nowakowski. Polowanie na niedzwiedzia (Mucha. 1920. № 31)

Вторую тенденцию иллюстрирует карикатура «Поляк и большевик» , опубликованная несколькими неделями позже (37). Она включает в себя два рисунка: на одном из них польский воин преследует удирающего медведя; на другом показано, что он догнал неприятеля, однако в его руках остается лишь медвежья шкура, в которую ранее был облачен комиссар в облике барана с акцентированной еврейской внешностью. Таким образом, подобная «демедведизация» Советской России также выступала характерной чертой репрезентаций большевистского режима, по крайней мере в 1920-е годы.

Итоги войны порождали в Польше как чувство военного превосходства, так и опасения нового вторжения Красной Армии. «Поверженный Голиаф», «Колосс на глиняных ногах» — эти образы сатирической графики были призваны продемонстрировать слабость восточного гиганта (38). Одна из карикатур показывает убитого медведя, шкуру которого приготовились делить империалистические державы (39). Вместе с тем «русский варвар» изображался готовым в любой момент вновь напасть на Польшу (40), и в качестве символа российского империализма медведь был незаменим.

Приведем фрагмент рассказа польского писателя Ю. Каден-Бандровского «Белая медведица», вошедшего в сборник «На берегу большой реки» (1928). Автор делится впечатлением, произведенным изображением России в облике медведя: «Отец принес только что купленную карту Европы, на которой страны были представлены в образах людей и зверей. Маленькая Польша в конфедератке плакала в белый платочек: с одной стороны ей угрожал прусак в шлеме, с другой - австриец в тирольской шляпе, с третьей - к конфедератке тянулась огромная белая медведица с черным носом и черными глазами. Это Россия. Того рисунка и той боли, какую мы тогда ощутили, я не забуду никогда. Мы с Ижиком долго обдумывали месть: сколько и каких солдат можно выставить против России...» (41) .

Очевидно, аналогичные чувства по отношению к Советской России должны были вызвать и другие изображения «русского медведя», угрожающего своим соседям. Например, медведь показан одержимым жаждой мести за поражение в Русско-японской войне на рисунке, посвященном конфликту на озере Хасан (ил. 3).

Ил. 3. S . Rydygier . Na Dalekim Wschodzie ( Mucha . 1938. № 35)

«И хочется, и колется» (1924) – карикатура с таким названием изображает медведя, которому приглянулась Бессарабия (ил. 4).

Ил . 4. I chcialby i boisie. Фрагмент ( Mucha. 1924. № 15)

Заметим, что обыгрывание пристрастия зверя к меду было излюбленным приемом сатириков (и не только польских (42)), призванным иллюстрировать алчность большевистской России: на рисунке 1929 года он собирается полакомиться китайским медом (43), на карикатуре 1931 года - французским (ил. 5).

Ил. 5. Sowiecki niedzwiedz na lan cuchu niemieckim ( Mucha. 1931. № 39)

Обращает на себя внимание тот факт, что «медвежья» метафора служила обоснованию не только идеи опасности большевиков, но и тезиса о цивилизационном превосходстве Польши, занимая заметное место среди других маркеров, которые также были предназначены для демонстрации неполноценности России (44). Инаковость русскости эксплицируется через традиционные для западного дискурса диакритики.

«Ивана» пинками выставляют за дверь Европы — так красноречиво идея чуждости Советской России европейской культуре выражена в одном из рисунков (ил. 6) (45).

Ил. 6. S. Rydygier. Po ostatnich wydarzeniach ( Mucha. 1938. № 43)

Типичный русский в польской карикатуре этого периода изображается с неопрятной бородой или щетиной, нечистоплотным, неряшливо одетым; излюбленной мишенью карикатуристов остается пьянство (46). Пожалуй, схожие черты приобретал и медведь, например на карикатуре 1936 года (ил. 7).

Ил . 7. Pakt przyjazni francusko-sowieckiej. Фрагмент ( Mucha. 19 36 . №  14)

Тема варварства традиционного дополняется сюжетами варварства нового, большевистского, космополитического: большевикам с их «коммунистическим чванством» приписывается презрение к культуре (47). Другая особенность нового варварства — атеизм большевистской идеологии; в этом плане показательна карикатура, на которой «большевистский варвар» изображен с топором, занесенным над символами христианства (48); очевидно, образ нации как защитницы христианских ценностей Европы от «безбожных коммунистов» становится важным элементом новой идентичности Польши.

Бросаются в глаза и подчеркнуто азиатские черты персонажей карикатур (49). Отметим, что одним из атрибутов «азиатской России», которую в западном дискурсе нередко рассматривали в качестве наследницы империи Ахеменидов, когда-то угрожавшей свободолюбивым грекам (50), является рабство населения, отсутствие политической свободы. Эта черта, как подчеркивается в польской карикатуре, не только не исчезла при большевиках, но значительно усилилась (51).

Идея антинародности большевистского режима эксплицируется через репрезентации различных аспектов советской действительности. Польские карикатуристы создавали рисунки, которые показывали классовое расслоение в «Большевии» (52), причем н а протяжении 1920-х годов данная тема нередко наделялась антисемитскими коннотациями (53). В таком контексте понятен другой модус «русского медведя» этого периода, который выступал в роли жертвы российского государства. Так, карикатура 1927 года изображает Россию в облике медведя, которого дрессирует Л. Троцкий (54). О браз поменялся в 30-х, когда германская угроза, репрессии по отношению к евреям, а вдобавок сталинские «зачистки» в СССР отодвинули польский антисемитизм на задний план, и «враг с Востока» стал более «русским». Однако большевистский режим остался антинародным, и одним из символов народа, порабощаемого государством, по-прежнему выступает «русский медведь».

На рисунке «Известия из России» показаны два медведя, нелегкая судьба которых призвана убедить польского читателя в том, что российское государство всегда сохраняет свою деспотическую природу. Один медведь говорит другому: «В действительности в России ничего не изменилось, лишь железные царские кандалы сменили на деревянные большевистские колодки» (ил. 8).

Ил. 8. Z. Kosmowski. Wiesci z Rosji (Mucha. 1926. № 27)

Заметим, что данный мотив охотно обыгрывался сатириками; к примеру, карикатура 1930 года изображала мужика, согнувшегося под тяжестью большевистской звезды, который говорит: «Ни татарское рабство, ни царский режим не были такими тяжелыми, как эта звезда» (55).

Очевидно, этот конфликт между государством и народом давал польским авторам надежду, что русский медведь сбросит, наконец, «иго комиссаров». Диалог большевика и народа показан на карикатуре «Дал бы Бог» (1929): «Ну, мишка, становись коммунистом!» - «А мне это давно уже надоело» (ил. 9).

Ил. 9. E. Porzadkowski. Dalby Bog ( Mucha. 1929. № 8)

Сидящий на цепи медведь в наморднике и И. Сталин с кнутом в руке изображены на рисунке «У каждой палки два конца» (1938). Советский лидер, однако, выглядит, озадаченным: не чрезмерно ли укрощен русский медведь? Не перестанет ли Европа его бояться? (ил. 10).

Ил. 10. B. Fedyszyn. Kazdy kij ma dwa konce ( Mucha. 1938. № 18)

Таким образом, можно говорить о двух модусах «русского медведя» в польской сатирической графике. Один из них символизировал «звериный оскал российского империализма» и само российское государство. Другой был призван вызывать скорее сочувствие; медведь рассматривается как жертва российской бюрократии, в какие бы одежды она ни рядилась. Он олицетворяет народную Россию, выступая в качестве символа подлинной русскости. Заметим, что использование этого модуса «русского медведя» представляет собой один из приемов эссенциализации русскости, создания образа пресловутой «Eternal Russia», вечной, неизменной России (56).

 

Примечания

  1. Pilawski K. Miedzy Moskwa a Bruksela // Przeglad. 2007. № 17.
  2. Nocun M. Miedzy Warszawa a Moskwa: Taniec z niedzwiedziem // Tygodnik Powszechny. 2008. № 7; Lukowski A. Dwuglowy niedzwiedz na tronie // Ibid. 2008. № 7; Брукс   П. Русский медведь возвращается // New York Post. 2004. 8 декабря, http://www.inosmi.ru/translation/215458.html ( последнее посещение в мае 2008 г.); Pipes R. Why the Bear Growls // The New York Times. March 1, 2006,
    http://online.wsj.com/article/SB114117943450386098.html?mod=opinion_main_commentaries ( последнее посещение в мае 2008 г.); Clark N. End Bear-Baiting Now // The Guardian. 2007. July 17,
    http://commentisfree.guardian.co.uk/neil_clark/2007/07/end_bearbaiting_now.html ( последнее посещение в мае 2008 г.); Schmemann S. When the Bear Cries Wolf: Trying to Understand Vladimir Putin // The New York Times. 2007. July 19,
    http://www.nytimes.com/2007/07/19/opinion/19thur4.html?_r=2&oref=slogin&oref=slogin ( последнее посещение в мае 2008 г.)
  3. Service R. Beware Dmitry Medvedev the Bear // The Times. 2008. March 2, http://www.timesonline.co.uk/tol/comment/columnists/guest_contributors/article3466765.ece%20(последнее посещение в мае 2008 г.)
  4. О роли образов и метафор в дискурсе международных отношени й см., напр.: Sharp J.P. Condensing the Cold War: Reader's Digest and American Identity . Minneapolis , 2000; Marks M. P. The Prison as Metaphor:  Re-imagining International Relations. New York, 2004.
  5. Россомахин А.,  Хрусталев Д. Русская медведица, или Политика и похабство: Опыт расшифровки английской гравюры. СПб., 2007. См . также статью А. Россомахин а и Д.  Хрусталев а в настоящем издании.
  6.  В последние годы исследования сатирической графики все больше привлекают внимание историков и культурологов, напр.: Douglas R. The World War, 1939—1943: The Cartoonists' Vision. New York, 1990; Idem. Between the Wars, 1919—1939: The Cartoonists' Vision. New York, 1992; Idem. The Great War, 1914—1918: The cartoonists' view. London; New York, 1995; Douglas R., Harte L., O'Hara J. Drawing Conclusions: A Cartoon History of Anglo-Irish Relations, 1798—1998. Belfast, 1998; McKenna K.J. All the Views Fit to Print: Changing Images of the U.S. in Pravda Political Cartoons, 1917—1991. New York, 2001; Hunt T.L. Defining John Bull: Political Caricature and National Identity i n Late Georgian England . Aldershot; Burlington, 2003.
  7. О различны х аспект ах польско-российских репрезентаций в сатирической графике см. : Лазари А. де, Рябов О.В. Русские и поляки глазами друг друга: Сатирическая графика. Иваново, 2007; Они же. Образы врага: Поляки и русские в сатирической графике межвоенного периода // Историк и художник. 2008. № 1 /2 ; Lazari A. de. Miedzy mlotem a sierpem: Polsko-sowieckie wojny propagandowe // Polityka. 2004. № 18; Он же. Поляки и русские глазами друг друга : ( Постановка вопроса на материалах политической карикатуры) // Beyond the Empire. Images of Russia in the Eurasia Cultural Context / T. Mochizuki (Ed.) Sapporo, 2008; Рябов О.В. Образ врага в советской политической ка­рикатуре межвоенного периода: Случай Польши // Polacy i Rosjanie — рrzezwyciezanie uprzedzen = Поляки и рус ские — преодоление предубеждений / Р od red. A. de Lazari, T. Ronginskiej. Lodz, 2006 ; Невежин   В.А. Образ Польши в советской карикатуре периода Второй мировой войны // Там же; Токарев В.А. Польская тема (1939) за преде­лами «Правды»: Советская сатирическая графика в столичных и провинциальных изданиях // Там же; Голубев А.В. Межвоенная Европа глазами советской карикатуры // Европа. 2003. № 3.
  8. Harle V. The Enemy with a Thousand Faces: The Tradition of the Other in Western Political Thought and History. Westport, 2000.
  9. Скажем, именно таким мобилизационным потенциалом обладает символ «России-Матушки», «Матери Святорусской земли», «Родины-Матери» (Рябов О. «Россия-Матушка»: Национализм, гендер и война в России XX века. Stuttgart; Hannover , 2007). Вопрос о том, насколько образ России-медведя был популярен в русской культуре, очевидно, следует считать дискуссионным. Несмотря на существующие работы (напр.: Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1989; Пчелов Е. Три медведя в старейших русских земельных гербах // Гербовед. № 80. 2005, http://kogni.narod.ru/ursi.htm (последнее посещение в мае 2008 г.); Народы Сибири: история и культура. Медведь в древних и современных культурах Сибири / Под ред. И.Н. Гемуева. Новосибирск, 2000; Леонтьев А.   И., Леонтьева М. В. Истоки медвежьей Руси. М., 2007), исследователям еще предстоит выявить, в какой мере «русский медведь» является частью - если пользоваться терминологией этносимволизма - «мифосимволического комплекса» русской культуры (см. об этом термине, напр.: Smith A.  D. Nationalism: Theory, Ideology, History. Cambridge; Malden, 2001), а в какой представляет собой момент «изобретения традиций» (The Invention of Tradition / E.  Hobsbawm, T.  Ranger (Eds.) Cambridge, 1992). В любом случае, необходимо четко различать культ медведя в языческих верованиях, функционирование его образа в народной культуре и его использование в политиках коллективной идентичности в дореволюционной России. Как бы то ни было, нам известны сотни изображений «русского медведя», датированных XVIII - XXI веками, в военной пропаганде противников России и лишь единицы – в самой российской пропаганде.
  10. Pipes R. Introduction // Dore G. The Rare and Extraordinary History of Holy Russia. New York , 1971. P . 6.
  11. См.: Neumann I.B. Uses of the Other: «The East» in European Identity Formation. Minneapolis , 1999. P . 80–81.
  12. См.: Harle V. Op. cit. P. 71.
  13. Algarotti F . Lettere sulla Russia // Opere scelte. Milano, 1823. Vol. 3. P . 65.
  14. О термине «символический пограничник» см. статью О.В. Рябова в настоящем издании.
  15.   Динамика взглядов на Россию получает освещение в фундаментальном исследовании М. Малии (Malia M. Russia under Western Eyes: From the Bronze Horseman to the Lenin Mausoleum. Cambridge; London, 1999); см. также: Wolff L. Inventing Eastern Europe: The Map of Civilization on the Mind of the Enlightenment. Stanford, 1994; Neumann I.B. Russia and the Idea of Europe: A Study in Identity and International Relations. London ; New York, 1996.
  16. См. об этом: Рябов О. «Россия-Матушка». С. 95-97.
  17. Там же. С. 93-95. Именно с идеей цивилизации, родившейся в трудах философов эпохи Просвещения, связывается «изобретение» всей Восточной Европы в исследовании Л. Волфа ( Wolff L. Op. cit.).
  18. См .: Neumann I.B. Uses of the Other. P . 80–81.
  19. Рябов О. «Россия-Матушка».
  20. Фридрих II упрекал Вольтера за его решение «писать историю сибирских волков и медведей», то есть обратиться к истории России, а его отец, Фридрих-Вильгельм, считал московитов медведями, которых нельзя спускать с цепи, ибо потом их обратно не посадишь ( Лиштенан Ф.Д. Вольтер: Фридрих II или Петр I // Вольтер и Россия / Под ред. А.Д. Михайлова, А.Ф. Строева. М ., 1999. С . 83, 80).
  21. См.: Кантор К. Кентавр перед Сфинксом // Кентавр перед Сфинксом: (Германо-российские диалоги) / Под ред. К. Кантора. М., 1995. С. 36.
  22. Кюстин А. де. Россия в 1839 году: В 2 т. М., 1996. Т. 1. С. 347.
  23. Дж . Диттмэр справедливо отмечает, что такие коннотации «медвежьей» метафоры, как грязь, отсталость, глупость, иррациональность, необходимость контроля со стороны Запада являются типичными для ориенталистского дискурса (Dittmer J. N. European Re-Union: Representations of Eastern Europe in NATO and EU Expansion. Florida State University, 2003), http://etd.lib.fsu.edu/theses/available/etd-08312003-220800/ (последнее посещение в мае 2008 г .).
  24. См.: Уткин А.И. Уинстон Черчилль. М., 2002. С. 161.
  25. Маркс К. Русская политика по отношению к Турции.— Рабочее движение в Англии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М ., 1957. Т. 9. С. 172-173.
  26. Neumann I. B. Constructing Europe: Russia as Europe's Other // Political Symbols, Symbolic Politics: European Identities in Transformation / U. Hedetoft (Ed.). Aldershot;   Brookfield, 1998. P . 239; Тимофеев М.Ю. Россия: Незавершенный проект. Ключевые образы, символы, понятия, Иваново, 2000. С. 71; Россомахин А., Хрусталев Д. Россия как Медведь // Неприкосновенный запас. 2008. № 1 (57); Dower J. W. Asia Rising: Japanese Postcards of the Russo-Japanese War (1904-1905), http://ocw.mit.edu/ans7870/21f/21f.027/asia_rising/ar_essay03.html (последнее посещение в мае 2008 г .); Немцы о русских: Сборник. М., 1995. С. 76. Кстати, альбом карикатур Г. Доре «История Святой Руси», изданный в период Крымской войны, открывается рисунком, который сообщает, что первый русский появился на свет в результате союза белого медведя и обольстительной моржихи ( Dore G. Op. cit. P. З). О рекламном ролике «В лесу есть медведь», который был одним из факторов победы Р. Рейгана в президентской кампании 1984 года, см.: Ridenour A . U.S. Should Pressure Putin Russia 's Democratic Reforms Slipping Away under Leader // Billings Gazette. 2004. November 7, http://www.billingsgazette.com/newdex.php?id=1&display=rednews/2004/11/07/build/%20opinion/35-guestop1.inc (последнее посещение в мае 2008 г .).
  27. Neumann I .B. Constructing Europe.
  28. Адамс Г. Воспитание Генри Адамса. М., 1988. С. 489.
  29. «Русский медведь, просыпайся скорее» - такой лозунг можно было увидеть на улицах Белграда во время натовских бомбардировок Югославии в 1999 году, http://www.explan.ru/archive/1999/18/s1.htm (последнее посещение в мае 2008 г .).
  30.  См., напр.: Прокоп Я. Антирусский миф и польские ком­плексы // Поляки и русские: Взаимопонимание и взаимонепони­мание. М., 2000. C . 30—31.
  31. Ацаркина Э.Н. Александр Осипович Орловский. М., 1971. С. 162.
  32. Лазари А. де, Рябов О.В. Русские и поляки глазами друг друга.
  33. Этот факт отмечается и в книге Ю. Пилсудского, изданной несколько лет спустя после окончания военных событий (Пилсудский Ю. Война 1920 года // Тухачевский М.Н. Поход за Вислу. Пилсудский Ю. Война 1920 года. М., 1992. С. 268). См. также: Lazari   A.  de. Miedzy mlotem a sierpem.
  34. Jewrejskaja Rossija (Mucha. 1919. № 40); см. также: В . Nowakowski. Dzengis-chan wspolczesny (Ibid. 1920. № 30). Эти рисунки воспроизведены в работе: Лазари А. де. «Советскость» и «русскость» в польской культурной запрограмированности: (Зарисовка вопроса) // Россия — Польша: Филологический и историко-культурный дискурс / Под ред. С.Г. Шулежковой. Магнитогорск, 2005. С. 9—10. См. также, напр.: B .  Nowakowski. Wyprawa na Europe ( Mucha. 1919. № 6); В. Nowakowski. Pozar bolszewicki ( Ibid. 1919. № 18).
  35. Пилсудский Ю. Указ. соч. С. 266.
  36. Заметим, что изображение врага в животном, зверином облике отнюдь не является спецификой репрезентаций России. Исключение из числа представителей человеческого рода, дегуманизация, выступает в военной пропаганде распространенным и эффективным способом портретирования врага, призванным искоренить чувство жалости к нему и легитимировать его уничтожение. В книге В .  Боннелл «Иконография власти» показано , насколько популярным в советской культуре было изображение Врага в облике животных (Bonnell V.E . Iconography of Power: Soviet Political Posters under Lenin and Stalin. Berkeley, 1997. P. 193—197). Большевики активно использовали аналогичный прием, и в образах Польши мы видим знакомый «бестиарий» большевистской пропаганды: тут и собаки, и свиньи, и хищные птицы. Особое значение имело обыгрывание образа белого орла; так, Л. Троцкий заявил 10 мая 1920 года: «Наша задача теперь – отсечь голову хищному польскому орлу…» (См.: Дайнес В. Предисловие // Тухачевский М.Н. Указ. соч. Пилсудский Ю. Указ. соч. С. 24).
  37. Mucha. 19 20. № 38.
  38. На карикатуре 1921 года и царь, и большевик изображены стоящими на соломенных ногах (Car i bolszewik (Ibid.1921. № 1 ) ); см . также , напр.: S. Rydygier. Trojprzymierze (Ibid. 1935. № 15); Na Ukrainie ( Ibid. 1920. № 36).
  39. H. Lipinski. U skory niedzwiedzia bolszewickiego ( Ibid. 1924. № 40/41).
  40. См., напр.: W. L. Kloccie sie, Polacy ( Ibid. 1924. №  16).
  41. Kaden-Bandrowski J. Nad brzegiem wielkiej rzeki // Kaden-Bandrowski J. Miasto mojej matki. W cieniu zapomnianej olszyny i inne utwory. Krakow; Wroclaw, 1985. S. 342. Авторы благодарят за эту информацию T.  Сухарского.
  42. См., напр.: Der tuerkische Honig (Cartoons of Nebelspalter, 1932-1948: Hitler and Stalin Seen from Switzerland. Part 1, http://www.geschichteinchronologie.ch/eu/ch/nebelspalter-Hitler-Stalin/1946/1946-05-SU-baer-am-tuerkischen-honig.JPG , последнее посещение в мае 2008 г .).
  43. Na Dalekim Wschodzie (Mucha. 1929. № 39 ).
  44. Как утверждал Я. Кухажевски в своем семитомном исследовании «От белого царизма до красного», написанном в межвоенный период, «варварство было старше царизма, оно не было царизмом создано, скорее, царизм появился как его эманация; но, однажды появившись и утвердившись, царизм сохранял варварство; вместо того чтобы ликвидировать, он увековечивал его <…>. Создавался роковой симбиоз. Царизм сохранял варварство, а варварство самим своим существованием увековечивало тиранию как подходящую форму государства с варварским народом» (Кухажевски Я. От белого царизма до красного (Фрагменты) // Польская и русская душа от Адама Мицкевича и Александра Пушкина до Чеслава Милоша и Александра Солженицына / Под ред. А. де Лазари. Варшава, 2003. С. 369.
  45. См. также , напр.: А.  Romanowicz. Bolszewja otworzyla okno do Europy (Mucha . 1922. № 33); Cywilizacja w Bolszewji (Ibid . 1925. № 25).
  46. См., напр.: W.  Lipinski. Rozsadnik nowej kultury (Ibid. 1924. № 24); B. Nowakowski. Po Genui ( Ibid. 19 22. № 21); W Bolszewji (Ibid. 1926. № 52); S. Rydygier. WCIK zaangazowal do Akademii Naukowej w Leningradzie nowe sily ze sfer proletariackich (Ibid. 1929. № 52); Protest astronomow bolszewickich (Ibid. 1930. № 17).
  47. <Bolszewik> (Ibid. 1930. № 11).
  48. W.  Lipinski. Polska przedmurzem chrzescija n stwa (Ibid. 1923. № 15).
  49. См., напр.: B. Nowakowski. Ostro z no sc nie zawadzi (Ibid. 1920. № 52); W.   Lipinski . Na Krymie ( Ibid. № 48); Ex Oriente lux (Ibid. 1919. № 15). «Русский ум – татарский, азиатский; следовательно, он отличается от <…> европейского, как небо от земли и день от ночи», – писал еще в 1847 году Б. Трентовски (Трентовски Б. Изображения национальной души // Польская и русская душа от Адама Мицкевича и Александра Пушкина до Чеслава Милоша и Александра Солженицына. С. 70).
  50. Malia M. Op. cit.
  51. Например, автор одного из рисунков аллегорически изображает Гражданскую войну как драку В. Ленина и А. Колчака за право пороть крестьян (В.  Nowakowski. Odradzajaca sie Rosja (Mucha. 1919. № 26)).
  52. R. Andersen. W Bolszewji (Ibid. 1930. № 3).
  53. См., напр.: R. Andersen. Kryzys aprowizacyjny w Bolszewji (Ibid. 1929. № 42) ; W Kremlu (Ibid. 1923. № 24).
  54. B. Rydygier. Nowa karta Polski i jej sasiadow (Ibid. 1927. № 8).
  55. R. Andersen. Ciezko (Ibid. 1930. № 19).
  56. Об этом подробнее см.: Malia M . Op. cit. P. 6-7.